и престарелого герцога было непосильно… А может быть, он даже был рад возможности пропустить суетливые первые дни после появления ребенка… Герцогиня быстро собралась и в сопровождении няньки и пары повивальных бабок (на непредвиденный случай) укатила в сторону Хельветии в карете со специально умягченными рессорами.
Дорога проходила гладко, но до места краткого счастья Корделии они добраться не успели. Едва лишь переехали они хельветскую границу и потянулись за окнами кареты пейзажи окраинного, немодного вовсе курортного городишки Шларрафенхаузен-аб-дер-Штраубе, как стало ясно, что герцогиню надо срочно устраивать поудобнее. Придорожная гостиница оказалась вовсе неплоха, была принесена горячая вода, а вскоре появился и вертлявый человечек, назвавшийся лекарем местной водной лечебницы Густавом Лотецки. Врачом, впрочем, был он весьма неплохим. Герцогиня смутно помнила ту страшную ночь. Повивальные бабки, вертлявый доктор. В довершение ко всему, во дворе гостиницы на ночь остановились табором какие-то люди — то ли цыгане, то ли бродячая труппа, немилосердно шумевшие и кричавшие странные песни. Под утро у герцогини родились две девочки. Три последующих дня Корделия не помнила вовсе — все было в горячечном бреду. К ней уже хотели вызвать священника, когда она неожиданно пришла в себя среди тихого, промытого росой утра. Табора под окном не было. Скорбный лекарь сообщил герцогине, что одна из девочек родилась очень слабенькой и умерла. Корделия тихо поплакала над маленьким холмиком на кладбище.
Продолжать паломничество к местам своего счастья Корделия уже не хотела. Минувшие несколько дней отняли все ее силы. А любовь к Хираго, дотоле такая ясная в своем страдании и чистоте, приобрела немного другой оттенок. Корделия вдруг осознала, сколь несправедливо наказана. И пожелала найти спрятанную дарственную. Тем более — как говорила она себе — моя дочь имеет на эту дарственную все права!
Задача, которая казалась ей поначалу такой простой — трудно ли разыскать азиатскую диковинную вазу в Хельветии, да о появлении любой диковинки будут сплетничать все светские кумушки, — эта задача совершенно неожиданно усложнилась. Хельветия вдруг наполнилась майоликой — вазами, подсвечниками, — очень похожими по цвету и стилю на вазу, спрятанную в будуаре герцогини. Словно кто-то пожелал спрятать ту, единственную, что нужна была герцогине среди сонма очень похожих! Герцогиня долго дивилась этому совпадению, пока однажды не осознала — просто и ясно, как будто знала это всегда, что за производством хельветской майолики стоит Ярослав Хираго.
Герцогиня очнулась от раздумий. Карета стояла у хельветской границы. Пограничники хельветской стороны с любопытством разглядывали гербы на карете герцогини. Корделия щедро одарила золотом их начальника — человека с вороватой физиономией жестокого проходимца, представившегося капитаном Прокусом. После некоторых колебаний — то ли внутреннего монолога со спящей совестью, то ли просто подсчетов в уме, Прокус поведал, что рыцари, по описанию похожие на тех, кого искала Корделия, тут не только проезжали, но и оставили по себе память. И направились они далее не вглубь Хельветии, а свернули в сторону Италии. — В Италию, так в Италию, — устало подумала герцогиня…
Карета с гербами поворотила на юг.
43
16 июня, с 4 до 7 часов вечера
Мрачная процессия, состоявшая из кареты, в которой ехали Манон и Глорио, телеги, на которой везли сверток с телом дюка, и стражи, приближалась к хельветской заставе. Лже-Манон не была расположена к беседе, угрызаема нехорошими мыслями о своей судьбе. Глорио, снедаемый беспокойством за оставленную в беспамятстве Эделию, тоже не стремился к общению. Завидев вдали характерный столб пыли и заслышав топот, они насторожились, Глорио приосанился и проверил меч в ножнах.
Из тучи пыли вырисовалась группа всадников, предводитель подскакал к карете и громко приказал остановиться. Увидев, однако, знатного господина и величественную даму, немного сбавил обороты, а узрев предъявленный Глорио особый перстень, вытянулся в струнку и доложился хельветским патрулем, посланным на поиски герцогини Шляппентохас-младшей. Глорио посоветовал им искать получше, службу нести старательно, вольномыслие пресекать на корню, а для сопровождения на родину драгоценного праха брата хельветского государя и принцессы Манон выделить четверых всадников понадежнее. Затем с почтением передал им скорбный груз, бережно перепоручил мнимую принцессу, оделил пристойной суммой на дорожные и иные расходы — «да смотрите, невежды, чтоб принцесса ни в чем неудобства не ощутила! Госпожа в скорби, дело женское, слабое! Головами перед государем ответите!» — и с облегчением поскакал назад, только пыль завихрилась на дороге.
Похоронная процессия вскоре остановилась в придорожном захудалом трактиришке, не отмеченном ни на каких картах. Остолбеневший от страха и суеверного ужаса трактирщик был выведен из ступора пинком стражника, отвел Манон в свою собственную спальню, загнал кареты под навес и побежал в хлев резать любимого боровка.
Манон, впервые за эти страшные дни оставшись одна, расшнуровала корсет, распустила волосы и прилегла на скрипучее трактирщицыно ложе. Но напрасно, сон к ней не шел. Что будет дальше, было совершенно неясно, несомненно одно — как лже-Манон она больше не сгодится, а следовательно хельветским интриганам не нужна и даже опасна. Веселия это не прибавляло, тем более, что аванс был легкомысленно растрачен, а требовать остальную плату было как-то не с кого. Ветошь на кровати нестерпимо воняла псиной, и она с трудом отворила пыльную створку кривенького окошка. Свежий воздух живительно овеял ее гудящую голову, она потянулась… и подпрыгнула от испуга, зажав рот: за подоконник зацепилась рука, за рукой — лохматая голова просунулась, шепча: «Прошу вас, дорогая, не пугайтесь, это я, Карл». Успокоившись, она помогла ему влезть и закрыла окно.
Карл ввалился в каморку и перевел дух. В глазах его сверкало радостное безумие.
— Манон! — закричал он сиплым шепотом. — Как я рад, что вы не Манон! То есть не принцесса! Какое счастье! Я следую за вами от самого дома графа!
— Счастье? — шепотом же возопила псевдо-Манон. — Несчастная маркитантка вам дороже хельветской принцессы?
— Ну конечно! Ведь вы же не выходите ни за какого Фемистоклюса?! — сипел Карл, ловя ее руку и пытаясь запечатлеть на ней почтительное лобзание.
— Какой там Фемистоклюс, милый Карл, — вздохнула девушка. — Я просто не знаю, что со мной теперь будет! Ах, как я устала. И я боюсь.
— А что тут понимать, — оптимистично шептал Карл. — Свидетелей интриг всегда убирают, значит, надо бежать, и немедленно! Ма… То есть Эрнестина! Дорогая! Позвольте предложить вам руку и сердце, ведь вы знаете, что я не убивал старика! — с этими словами он рухнул на колени и жадно приник к ее юбкам.
Девушка перестала выпрастывать руку, каковой конечностью Карл тут же и завладел, нанеся на нее ряд поцелуев. Убедившись, что мысль о браке
